— Никогда не совершай ошибки, которую сделала я, — эмоционально сказала ей мать в разгар вспышки горя и ярости, вызванных уходом отца Венди. — Никогда не доверяй мужчинам, ни одному из них… Они неизбежно причинят тебе боль.
Венди, которой в то время шел седьмой год, приняла советы матери близко к сердцу и всегда руководствовалась ими — не в пример самой матери, продолжавшей следовать своим эмоциям и потом вечно жалевшей об этом.
Теперь Майкл был уже в нескольких метрах от Нее — и Венди могла заглянуть прямо в эти поразительно насыщенные синевой глаза. Он смело встретил ее взгляд, не позволяя себе перевести свой ниже, на ее тело. Слегка приподняв ресницы, она как бы поблагодарила его за подобную деликатность.
— Мы так и не представились друг другу, — сказал он, подходя еще ближе. — Майкл… Майкл Олен-Райт, — продолжил он, протягивая руку.
— Венди… Нортон, — ответила она с усмешкой, слегка пожимая при этом плечами. — Дурацкое имя, вызывающее у большинства ассоциации с Питером Пэном . Спасибо моему отцу…
— У вас с ним не слишком хорошие отношения?
— Достаточно хорошие, — возразила Венди. — Или, по крайней мере, не хуже, чем у полудюжины других его отпрысков, а может быть, даже и лучше. Видите ли, я имела честь прожить с ним дольше других и, следовательно, имела больше времени на то, чтобы привыкнуть к его… слабостям.
— Вы его не любите?
— Да, я его не люблю, — согласилась Венди. — Ну, продолжайте, — с насмешкой сказала она, когда они уже двинулись по направлению к бару. — Скажите мне, как вы шокированы отсутствием у меня дочернего чувства и как вы сами привязаны к вашим замечательным родителям. Они ведь у вас, конечно, замечательные, — добавила она с тонкой улыбкой.
Человек, подобный ему, просто обязан иметь замечательных родителей. Мать, которая обожала и баловала его, заставив поверить в то, что он является образцовым представителем рода человеческого. И отца, строгого, но про себя гордившегося своим отпрыском и всем своим поведением только укрепившего растущую веру ребенка в свою непогрешимость и в свое право жить так, как он считает нужным.
— Если уж на то пошло, идеальными они не были, — спокойно возразил Майкл и, прежде чем она успела оправиться от удивления, спросил: — А вы всегда так откровенны с посторонними?
— Нет, — ответила Венди, одаривая его чарующей улыбкой. Она намеревалась несколько вывести его из себя, слегка подколоть, но спокойная реакция Майкла на ее замечание по поводу его родителей, как и явное нежелание продолжать эту тему, заставили ее изменить тактику. Если не удалось вызвать интерес к себе методом шоковой терапии, придется заняться соблазнением.
Заказав в баре по коктейлю, они сели за стойку, чтобы изучить меню.
Хотя Венди не могла не почувствовать интереса к ней всех прочих посетителей, заметить это по ее поведению было невозможно, и внимательно наблюдающий за ней Майкл невольно подумал: как, должно быть, долго пришлось ей вырабатывать в себе это выражение холодной уверенности, под маской которого она сейчас скрывалась.
Разговор о родителях — вернее, об отце — был намеренно спровоцирован ею, и он чувствовал, что своим ответом на иронично-ядовитое замечание о его семье застал Венди врасплох. Однако, несмотря на легкость, с которой она выложила сведения о своей семье, Майкл чувствовал, что это натура крайне скрытная, прячущая свои чувства в самой глубине души.
— Итак, — начал Майкл, откладывая меню и улыбаясь ей, — расскажите мне что-нибудь о вашей столь интересной семье.
— Интересной? — Венди подняла брови и чуть скривилась. — Сейчас у моей матери трагический роман с сыном одного из своих старейших и ближайших друзей. Предполагается, что их связь — секрет, но, разумеется, это не так. Моя мать не способна сохранить тайну, даже если от этого зависит ее жизнь, и, очевидно, не в состоянии понять, что ей не избежать неприятностей. Она наверняка потеряет старого друга, а что касается ее молокососа-любовника…
— Вы этого не одобряете?
Венди взглянула на Майкла. Ее удивило его предложение поговорить о ее семье. Обычно мужчины предпочитали говорить о самих себе. К тому же она не привыкла, чтобы ей задавали столь интимные вопросы. Однако одной из самых сильных черт ее характера была нетерпимость к любому виду лжи — и это, как она отлично понимала, отнюдь не было в данный момент преимуществом, не позволяя ей уклониться от ответов на вопросы Майкла.
— Дело ведь не в том, одобряю я что-нибудь или нет. Скорее, это вопрос признания неизбежности того, что должно случиться. Ведь кто-то и на этот раз должен будет взять на себя груз неприятностей, которыми всегда кончаются бурные похождения моей матери…
— И этим «кем-то», вероятно, будете вы? — спросил Майкл. На этот раз Венди не ответила. Ту тревогу и чувство вины, которые она ощущала еще ребенком, слушая мать и наблюдая за чередой ее беспорядочных и несчастливых связей, ей казалось невозможным обсуждать даже теперь, когда она стала взрослой.
Страх, пережитый ею тогда, ощущение полного одиночества, когда тебе не к кому обратиться, понимание того, что ей, ребенку, приходится эмоционально поддерживать мать, а не наоборот, до сих пор иногда прорывались наружу сквозь теперешнюю, взрослую, уверенность в себе. Правда, она, по крайней мере внешне, научилась замещать все эти чувства сердитым презрением к образу жизни матери.
— Почему бы нам не поговорить о вас? — предложила Венди. — Уверена, что это будет гораздо… интересней…